Владимир Михайлов - Восточный конвой [ Ночь черного хрусталя. Восточный конвой]

Один за другим, уже просыпались моторы. И, очень кстати, догорела и вторая очередь ракет.

5

(14 часов до)

Тут, наверное, тоже сказалась разница между технетским и человеческим мышлением, — думал Милов, зажатый между Лестой и правой дверцей машины. — Люди непременно оставили бы охрану у машин. Технеты же кинулись в драку. И — в первые минуты, во всяком случае — не сообразили, что ценный груз, предмет всей стычки, уплывает в обратном направлении…

Этих минут хватило конвою, чтобы добраться до болота. Ехали без огней, но командир вел головную машину уверенно — привык, надо думать, к слепым полетам. Да и полной темноты все же не было, где-то на востоке уже зарождался рассвет. У самой кромки трясины командир затормозил.

— Тут я не столь уверен, — сказал он. — Поведете сами? Я эту часть пути воспринимал только слухом.

— Поведу, — сказал Милов. — Только не совсем так, как вы думаете.

Он вылез из машины. Стащил куртку.

— Моя рубашка может еще считаться белой, — сказал он.

— Разве что в темноте, — ухмыльнулся командир.

— Она — ориентир для вас. Я пойду направляющим.

— Не скажу, чтобы я вам завидовал.

— Моя мама тоже не желала мне такой судьбы, — проговорил Милов прежде, чем ступить в холодную и грязную жижу. Делать это очень не хотелось. Он опустил в воду длинный прут, которым собирался пользоваться, как слепец — тростью.

— Держитесь футах в пятнадцати, — посоветовал он. — Если что — связь голосом, сигналить нельзя. Черт знает, что тут может оказаться по соседству.

— У меня хороший голос, — ответил командир, захлопнул дверцу и опустил свое стекло. Высунул голову.

— Я готов.

Милов тронулся, расталкивая жижу лодыжками. Коленями. Бедрами. Когда он оказался по пояс в воде, уровень перестал повышаться.

Брести было тяжело и противно. Хотя нога успела уже оправиться от тогдашнего ушиба — сейчас, в холоде и сырости, снова заныла. И точно так же, как тогда в шахте, Милову вскоре стало казаться, что болото это бесконечно; так и придется тащиться до исхода дней — а может быть, и после. Он не оглядывался; слышал, что машины не отстают. Правда, это мог услышать и кто-нибудь другой, кому вовсе не следовало знать, что конвой крадучись возвращается к местам старта. Однако, Милов не без оснований полагал, что эти-то места они минуют без особых осложнений, зато на твердой земле их могут ожидать всяческие сюрпризы. Или даже не очень сюрпризы: Орланз, например, наверняка где-то неподалеку ожидает доказательств того, что игра пошла уже по его правилам.

Собственно, внешне оно так и было. Хотя относительно ее дальнейшего развития у него были свои предположения.

«Надо бы связаться с нашими по ту сторону границы, — думал он, когда по расчету времени выходило, что они снова оказались на технетской территории. — Однако, даже когда я вернусь в кабину (это казалось ему сейчас верхом блаженства: в кабине было хотя бы сухо и тепло), этого сделать не удастся: командир самолета — прекрасный мужик, но и ему следует знать далеко не все обстоятельства. Он делает свое дело, и в конце концов, его начальство получит то, ради чего заварило всю эту кашу; однако, у меня есть еще и свои дела — у меня и Лесты, и это пусть остается нашей маленькой тайной. К тому же, тот шум, что поднялся сейчас по ту сторону границы, нам даже на руку: все взгляды обращены сейчас туда, а мы тем временем…»

В этих размышлениях он даже не сразу обратил внимание на то, что зеленая бурда колыхалась уже не у пояса, а где-то чуть выше колен: дорога стала повышаться, и значит, суша была уже где-то рукой подать. Или, точнее — ногой.

Он преодолел искушение ускорить шаг: самым глупым было бы — утопить хотя бы одну из машин здесь, уже преодолев препятствие. А поторопиться очень хотелось — еще и потому, что работавшие на первой-второй передаче машины сильно обогащали воздух соляровым перегаром — а ветер, обгоняя конвой, нес эту гадость прямо на Милова, почему-то прижимая ее к поверхности, хотя глушители у тягачей были выведены к крыше. Ветер дул в спину — восточный ветер, как и было предсказано (и на этот раз безошибочно) бравыми метеорологами.

Наконец, болото осталось позади. Милов отошел в сторону и, стараясь отжать как можно больше воды из брюк, пропустил мимо все пять машин. Нет, по дороге ничего не было потеряно. Милов поглядел вслед концевому трейлеру; дверцы прицепа были распахнуты, два стрелка сидели, свесив ноги. Тлел огонек сигареты. Милов в два прыжка догнал машину.

— С ума сошли! — прокричал он тихо. — Решили взлететь без самолета? Внутри взрывчатка…

— Всё о’кей, — отозвался куривший. — Ребята разобрались. Теперь из нее можно лепить бюст того, кто ее укладывал. При случае покажите нам его.

У Милова отлегло от сердца.

— Договорились, — согласился он. — В таком случае, бросьте сигарету и мне.

Сидевший достал сигарету, прикурил от своей и передал Милову, все еще шагавшему за прицепом — чтобы согреться. Милов взял сигарету и чуть не налетел на остановившийся вдруг прицеп. Командир, видимо, рассчитал, что и последняя машина успела выбраться на твердь земную, и остановил конвой, чтобы получить новые указания.

— Спасибо, — поблагодарил стрелка Милов и затрусил к головной машине. В башмаках противно хлюпало.

— Дальше поведу я, — сказал он, добравшись до первого тягача.

— Очень хорошо, — согласился командир. — Не люблю столкновений с дорожной полицией. — Он подвинулся, оттесняя Лесту к правой дверце.

Милов взобрался на водительское место и включил мотор.

6

(13 часов до)

Казалось, все идет как по маслу — но лишь до первого перекрестка, где пришлось решать: сворачивать ли на южный, либо же, напротив, на северный автобан, где можно будет развить хорошую скорость и оторваться от возможных преследователей. База не примирится так просто с потерей ракет; кто виноват, будут разбираться потом, но прежде приложат все усилия, чтобы разыскать конвой и остановить его. Черт его знает — могут и авиацию привлечь, они ведь, по сути дела, государственная организация…

Хотя, если как следует поразмыслить…

Снова у него не оказалось времени додумать: понадобилось делать неожиданный поворот — не вслед за очередным изгибом дороги, но съезжая с нее на еще более узкую — если это вообще было возможно — поперечную. Здесь пришлось уж и совсем ползти — едва ли не со скоростью пешехода. Правда, не очень долго. В одном месте одолели небольшой подъем, перевалили — и впереди внизу открылось, наконец, нормальное шоссе. В ночной час было оно пустым, и все пять трейлеров, один за другим, казалось, подвывая от облегчения, выкатились на него.